В нынешние дни прорыва genAI Узория раскрывает тему образного мышления, как метода распределения информации, связи сути с контекстом и формирования памяти. Важно отметить, что вне зависимости от исторического национального контекста, в основе любого народного самосознания лежит одна и та же система символов и методов, отличаясь лишь формой выражения, территориальными особенностями, на эту форму влияющую, а так же метод коммуникации как внутри общества, так и между сообществами.
Архетип, как 'слог' сюжета.
Корнеева А.Ю. соотносит понятия «культурная память» и «архетип», рассматривая архетип в качестве метода трансляции содержания культурной памяти. Основываясь на работах К. Юнга, Корнеева приводит основные типы культурных архетипов человеческой психики, которые представляют собой определенную, свойственную конкретной культуре специфику мировоззрения, поведения, характера, и передаются через определенные символы и формы (ритуалы, мифологические образы, религиозные учения, поведенческие паттерны и др.. Корнеева отмечает, что архетипы культурной памяти способствуют становлению модели духовной жизни общества и, подобная актуализация архетипов может представлять собой не только отсылку к прошлому, но и предпосылку к будущему. Культурные архетипы передают не только опыт прошлого, но и стремления, цели будущего существования.
Так как в первую очередь структурный подход применялся в таких направлениях как лингвистика и языкознание, зарождается мнение, что если рассматривать все многообразие человеческого литературного творчества, то можно найти и скомпоновать некие базовые немногочисленные структуры в сюжеты, к которым можно было бы свести массив порожденных знаков и смыслов. Так В. Пропп анализируя предыдущие попытки сюжетных классификаций Больте и Поливки, Вундта, Волкова и др, приходит к выводу, что классифицировать сказки по неким формальным основаниям непродуктивно, гораздо интереснее понять — существует ли какая-нибудь каноническая схема, выявить этакий алфавит действий сказки. Он предположил, что сказка представляет собой достаточно ограниченный набор типа и круга действий каждого из персонажей, предположив некоторые категории и типы персонажей, в зависимости от положений друг к другу и свойственных им функций. Изучив обьем русского фольклора, по сборникам Афанасьева и др., Пропп выделил 32 функции (например: пропажа, запрет, свадьба) и 7 персонажей (Вредитель, Даритель, Помошник, Царевна, Отправитель, Герой, Лжегерой), которые образуют структуру сказочного сюжета. Функции могут меняться, добавляться или убавляться герои, но сюжетный поворот идет четко в 7 действующих лицах. Упрощенно такую структуру можно представить так: вследствии столкновения с потусторонним “вредителем” герой отправляется в странствие или нарушает запрет, в ходе чего обнаруживается пропажа, которая устраняется героем при помощи “помощника” или “дарителя”; перед “отправителем” совершается победа, разоблачение “ложного героя” и вознаграждение с участием “царевны”.
Таким образом неограниченность сюжетов оказалась состоящей из определенных элементов, которые укладываются в протосюжеты, их в свою очередь можно менять в последовательности и наборе функций, так образуя формы выражения. Литературный сюжет, как и языковой текст, состоит из слогов и предложений. Сюжетная структура представляет из себя форму, наиболее очищенную от любых содержаний, где будут присутствовать определенные элементы, связанные взаимодействующими функциями. Исследование масскомуникационных текстов проводилось школой французских семиотиков. Оказалось возможным рассматривать в этом ключе такие нарративы как мифы, легенды, эпосы, национальные текстовые памятники, переходящие традиции.
Структурализм как метод трансформации личности.
На Узории приводился пример Сварги, как основы славянской кодовой метрики, где 16 олицетворенных чертогов и 9 стихий лежат в основе временной метрики, где 1-я стихия - центр, называющийся Монадой, и 24 символа окружающего природного цикла, связанных с ними деревьев, животных, богов и проч.. Так Лейбниц предсавлял подобные системы основой структурирования данных любого масштаба. Согласно структурному пониманию Сваргу можно предствить в виде геометрической системы, где путь по граням имеет потенциал в астрономическое число сюжетных комбинаций, помимо стандартного круголетного движения.
Так как эти структуры существуют во всей культуре с самых древних начал, авторство того или иного создателя продукта (романа, клипа, фильма) ставится под сомнение. Автор только заимствует структуры уже устоявшихся сюжетов, а их специфика выявляется незначительно, базовые элементы и функции лишь актуализируются во времени. Код предшествует сообщению, на смену автору приходит Скриптор, который “несет в себе не страсти, настроения, чувства или впечатления, а только такой необъятный словарь, из которого он черпает свое письмо, не знающее остановки”. Но именно благодаря этой ситуации, где роль авторства аннигилируется, возрастает и высвобождается некая активность пользователей или “смертью автора оплачивается рождение читателя”. Зритель более не вынужден воспринимать одну единственную точку зрения на идею, будучи не причислен к ее созданию. Читатель, или пользователь, приведен к максимальной активности в виде порождения смыслов окружающих структур, ибо теперь только он ответственен за их трактовку. Как отмечает российский философ Н. Маньковская, «превращение зрителя, читателя из наблюдателя в сотворца, влияющего на становление произведения и испытывающего при этом эффект обратной связи, формирует новый тип эстетического сознания». В отличии от классической ситуации, когда мы могли бы искать смысл произведений в авторских записях и дневниках, смысл такого произведения, как “Дон Кихот”, в структуралистском представлении, будет тем, каким его вложит конкретный читатель здесь и сейчас. Именно поэтому по прошествии лет мы по-другому перечитываем или пересматриваем уже известные нам произведения: не благодаря трансформации сюжета, а благодаря изменениям пережитого личного опыта.
Структурализм оставляет за собой следующие проблемы:
- Сохранение остаточного семантического материала (как передать детали, своеобразие, специфику той или иной воплощенной формы)
- Неясность сюжетозапускающих механизмов (кто и как будет выстраивать элементы в сюжетной структуре)
- Смещающийся центр, или его отсутствие (разные элементы соотносятся друг с другом произвольно, не имея неизменной центрообразующей составляющей, т.е. отсутствие базового сюжета)
Система двойного кодирования: основы программирования сознания образами.
Две тенденции определяются в развитии семиотики за последние 15 лет. Одна из них была направлена на уточнение первоначальных понятий и определение процедур генерации. Стремление к точным процедурам моделирования привело к созданию метасемототиков: объектом исследования становятся не тексты как таковые, а модели текстов, модели моделей и т. д. Вторая тенденция концентрирует внимание на семиотическом функционировании реального текста . Вкратце, эти две тенденции являются теоретическими (метасемотомика) и эмпирическими (анализ «реальных текстов»). Культурная семиотика перешла от одного языка к взаимодействию знаковых систем. С другой стороны, культурная семиотика начинается с предположения о том, что «семиотическое пространство» культуры «неравномерно» и есть что-то антецедентное ко всем языкам и системам знаков.
Оригинальные концепции текста, в которых подчеркивается его унитарный характер сигнала, неделимое единство его функций в любом культурном контексте или какие-то другие качества, неявно или явно предполагали, что текст является заявлением на каком-то одном языке. Первая трещина в этой, казалось бы, самоочевидной идее произошла, когда понятие текста рассматривалось на уровне семиотики культуры. Было обнаружено, что для того, чтобы данное сообщение было определено как «текст», оно должно быть закодировано как минимум дважды. Так, например, сообщение, определяемое как «закон», отличается от описания какого-либо уголовного дела тем, что оно относится к естественному и юридическому языку одновременно, в первом случае представляет собой последовательность знаков с разными значениями, а во втором - сложный знак с одним значением .
Ю. М. Лотман распространяет «двойное кодирование» на любой текст, потому что это не просто реализация одного языка. Между языком и текстом есть «вторичная» система. Приведенный здесь пример довольно прост: законы выражаются в «естественном языке», но в жанре «законов» есть собственные формализованные правила выражения. То есть Лотман не просто выступает против естественных формализованных языков, как Р. О. Якобсон , но рассматривает их как последовательность: естественный язык формализуется, чтобы соответствовать специфической социальной функции. В этом смысле каждый отдельный субкод языка является «вторичной» системой.
Как можно предположить, исторически утверждение на естественном языке было основным, после чего последовало его превращение в ритуализированную формулу, закодированную на каком-то втором языке - в тексте. То есть естественный язык является первичным, но он «превращается в ритуализованную формулу». Это утверждение легко развивается в понимание того, что каждый текст создает свой собственный код или язык, свою собственную специальную трансформацию языка.
Другая итерация одной и той же точки: «жанр» - это «система вторичного моделирования», поскольку она не является символическим или конкретным текстом, а типом текста. Уместно, что «вторичная» система - это не простая проработка первичного естественного языка, а сложное взаимодействие «разных семиотических миров».
Для того, чтобы проследить связь между исторической памятью и семиотикой культуры ниже приведены следующие функции текста, которые приводит нам Юрий Михайлович.
1. Связь между адресатом и получателем. Текст выполняет функцию сообщения от носителя информации до аудитории.
2. Общение между аудиторией и культурными традициями. Текст выполняет функцию коллективной культурной памяти. В этом качестве он раскрывает способность к постоянному пополнению и извлечению некоторого аспекта хранящейся в нем информации и временного или полного забывания других. Здесь читатель «общается» с «памятью» текста, так как она «фиксируется» в знаках, их можно пересмотреть и перечитать (что невозможно с словесными высказываниями, которые исчезают во времени, как только они произносятся). В этом втором смысле текст переносит что-то из прошлого в будущее.
3. Общение читателя с самим собой. Текст - это особенно важно для традиционных, древних текстов, отличающихся высокой степенью каноничности - извлекает определенные аспекты личности самого адресата . При таком типе общения получателя информации с самим собой, текст играет роль посредника, помогая реорганизовать личность читателя и изменить его структурную самоориентацию и степень ее связей с метакультурными построениями.
Это очень важно. Данный тип можно свести к принципу «В каждом тексте вы читаете себя»; этот тип общения является контактом с тем, с кем “я” больше всего живет, так как метод личностного обучения включает в себя не только чтение и цитирование, но и обширное комментирование на каждом шагу. Текст действительно является посредником между “личностью” и “самостью”: все, что воспринимает “я”, обязательно должно вызвать некоторые мысли внутри себя; посредством сформированного личного опыта создаются новые ассоциации, основываясь на том, что есть в тексте и т. д. Важно отметить, что здесь Лотман говорит, что текст помогает «реорганизовать личность читателя». У Лотмана есть собственное определение личности, которое включает в себя набор социально значимых кодов. Или, как уточнил Юлле Пярли, личность скорее является точкой пересечения различных кодов и текстов. «Личность» - это точка в социальной матрице коммуникации (или, альтернативно, семиосфере). Общее утверждение, похоже, состоит в том, что в чтении и посредничестве происходит самоидентификация индивида с последующей реорганизацией, согласно предложенным архетипам.
4. Выделяется и общение читателя с текстом. Проявляя интеллектуальные свойства, высокоорганизованный текст перестает быть просто посредником в акте общения. Он становится собеседником на равной основе, обладающим высокой степенью автономии. Для автора (адресата) и читателя (адресата) он может работать как независимая интеллектуальная структура , играя активную и независимую роль в диалоге. В этом отношении древняя метафора «беседы с книгой» оказывается наделенной глубоким смыслом.
Из этого следует, что тексты являются «искусственными интеллектами», поскольку они не просто представляют собой единый язык для передачи простого сообщения, а так же автономные «семиотические миры», с которыми можно взаимодействовать. Это не так просто, как читать текст, изучать, что он говорит, и двигаться дальше. Нет, разные показания дают разные результаты. То есть каждый разговор, который мы проводим с книгой, отличается.
5. Общение между текстом и культурным контекстом . В этом случае текст не является агентом коммуникативного акта, а является полноправным его участником в качестве источника или получателя информации. Здесь текст становится полноценным искусственным интеллектом - он принимает агрегированную позицию - он может отправлять и получать информацию. Он делает это, конечно, через читателей, но тем не менее это делает. Пример можно найти в другом месте у Лотмана: священная статуэтка имеет ритуальную ценность для дикарей, которые ее создали, но в музее, оторванном от своего первоначального социального контекста, она становится чем-то совершенно другим. Точно так же тексты различаются по своему значению через время. Таким образом, действительно существует «сообщение» между текстом и его культурным контекстом.
Наконец, тексты, как более устойчивые и демаркированные структуры, имеют тенденцию переходить из одного контекста в другой, как это обычно происходит с относительно долговечными произведениями искусства: когда они переходят в другой культурный контекст, они функционируют как информатор, который имеет переместились в новую коммуникативную ситуацию и выявили скрытые аспекты собственной системы кодирования. Эта «самокодировка» в соответствии с ситуацией показывает аналогию между символическим поведением человека и текстом.
Сюжет как основа народного самосознания: формирование культурной памяти.
Понимание культуры в семиотике помогает найти конкретную интерпретацию культуры как своего рода «память», что так же применимо и к виртуальному пространству. Лотман и Успенский заметили: «Мы понимаем культуру, а не наследственную память о коллективе, которая выражается в определенной системе запрета и инструкций». Таким образом, культуру можно понять не только по аналогии с устройствами, делающими информацию, но также с устройствами, хранящими информацию.
Следовательно, текст, сравнивая себя с культурным макрокосмом, с одной стороны, становится более значителен, чем сам по себе, и приобретает черты культурной модели, в то время как, с другой стороны, он имеет тенденцию к независимому поведению, поскольку он уподобляется автономному индивидууму. Так же, как жизнь человека связана с физическим и интеллектуальным ростом и изменением, так и текст «растет» (гнездится в нем как память культуры и становится все более известным - многие знают труд “Капитал” несмотря на то, что не читали его) и изменяется в значении (писания Пирса были практически неизвестны в 1920-х годах и, вероятно, еще достигнут своей популярности и актуальности к 2030-м годам).
Технологические метафоры для описания основных функций культуры привлекают Лотмана и Успенского как средство описания культуры в ее историческом развитии. Но данное значение может быть реализовано также как совокупность вариантов значимости в современных коммуникациях. Вот почему этот прием не должен означать утверждения о близости семиотики культуры только с веком полного господства технического оборудования. В предтехнологическую эпоху культура структурировала процессы понимания мира языком и его знаками. Также культура обеспечивала прогресс этого понимания и систематизации процессов такого развития. Роль «устройств» (в строгом смысле) в эпоху средневековья, античности и других периодов играли тексты. Кстати, культура как «устройство» и культура как «текст» не являются антиподами. Технологическая схема служит краеугольным камнем для конкретного устройства в качестве его воплощения. Это может быть соотнесено с ролью правил составления текста. Лотман и Успенский объясняют указанную мысль следующим образом: культуру в целом можно представить в виде набора текстов; однако с точки зрения исследователя говорить о культуре стоит как о механизме, создающем множество текстов и о текстах как о более точной реализации культуры.
Таким образом, идея устройства (или идеи «механизма»), выполненная на основе некоторой технологической схемы (т. е. правил собственного создания), совпадает с попыткой сопоставить традиционные варианты интерпретации культуры с современными способами интерпретации информации. Это открыло перспективу представления любых феноменов культуры, таких как порядок, порожденный хаосом. В этом случае как «хаос» можно понимать не только полное отсутствие порядка, но и сравнение отдельных типов порядка друг с другом с позиций их относительной случайности. Другими словами, процесс структурирования не обязательно следует действительному хаосу. С такой точки зрения можно представить любое несоответствие двух способов структурирования, где любое предыдущее появление нового порядка является хаосом, а любая новая структура является порядком только относительно предшественника и может быть точно связана с хаосом в отношении собственного «преемника».
И, конечно же, особую роль в культуре играют социальные и культурные кодексы. Такие коды обнаруживаются в ситуации, когда зашифрованная информация противостоит незашифрованной информации. Каждое кодирование является кодификацией только для другого типа кодирования, но каждый раз существует некоторый адресат, которому принадлежит ключ к исходной кодификации. Для этого адресата зашифрованное «сообщение» не зашифровано. Такой адресат может привести сообщение в специально разработанных системах знаков к стандартным обозначениям.
В итоге:
В свете вышеизложенного как рукотворные предметы, так и информация представленная через литературу, кино, Интернет, VR являются кирпичиками глобального текста культуры. Эта мировая семиосфера представляется собой не как реализация однобокого сообщения на каком-то одном языке, а как сложная система, хранящая разнообразные коды, способные преобразовывать полученные сообщения и генерирующие новые - т.е. сама по себе генератор информации с признаками интеллектуального человека. Это изменяет наше представление о взаимосвязи между пользователем, реальным и виртуальным пространством. Вместо формулы «пользователь расшифровывает текст», мы можем уточнить: «пользователь связывается с текстом». Он вступает в контакт с ним. Процесс расшифровки текста в Интернете становится чрезвычайно сложным и теряет свой единовременный и окончательный характер, становясь больше похожим на знакомые нам действия семиотической коммуникации одного человека с другой автономной личностью . Таким образом все то, что Успенский и Лотман приводят по отношению к изучению и регулированию культуры так же применимо и к программному обеспечению.
Каким же образом текст регулирует механическую среду? Сначала это были языки программирования. Но уже сейчас genAI создает обьекты именно на основе естественного описания. Например свежайший Point-E, который учится генерировать 3D обьекты на основе описания.
Продолжение следует..
Список литературы:
1. Пропп, В.Я. Морфология волшебной сказки. Научная редакция, текстологический комментарий И. В. Пешкова. — Издательство “Лабиринт”, М., 2001.
2. Корнеева, А. Ю. Архетипы культурной памяти. Международный научно-исследовательский журнал. Т., 2016. № 5 (47), Часть 2. С. 86−88.
3. Барт, Р. Смерть автора // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Ad Marginem, 1994.
4. Деррида, Ж. Диссеминация / Ж. Деррида; пер. с франц. Д. Кралечкина. - Екатеринбург: У-Фактория, 2007.
5. Маньковская, Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб.: Алетейя, 2000.
6. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.
7. Лотман Ю.М. Семиотика культуры // Информационные процессы, эвристическое программирование, проблемы нейрокибернетики, моделирование автоматами, распознавание образов, проблемы семиотики: (Материалы V Всесоюз. симпоз. по кибернетике, Тбилиси, 25–29 окт. 1970 г.). Тбилиси, 1970. С. 307–308. Совм. с Б. А. Успенским.
8. Лотман Ю.М. Мозг - текст - культура - искусственный интеллект // Семиотика и информатика. - М., 1981. - Вып. 1. - С. 13-17.
9. Якобсон Р. Работы по поэтике: Переводы / Сост. и общ. ред. М. Л. Гаспарова, - M.: Прогресс, 1987.